В 1941 году, отправляясь вместе со студией "Мосфильм" в эвакуацию в Алма-Ату, режиссер Юлий Райзман терзался "несвоевременностью", "нелепостью" фильма, который он был должен скоро завершить. Война, немцы рвутся к Москве... Нужна ли в этот трагический для страны час камерная лента о любви? И все же интуиция художника - а ей порою стоит доверять больше, нежели соображениям рассудка, зачастую поверхностным и схематичным, - подсказала ему верно: нужна.
"Машенька" явилась совершенно вовремя. До нее экран заполоняли отчаянно эмансипированные киногероини, ни в чем не уступавшие мужикам - ни в способности выполнять самую тяжелую работу, ни даже в умении носить ватники и сапоги.
Райзман и Габрилович предложили в героини провинциальную телеграфистку, девушку настолько тихую и скромную, что в первых кадрах фильма она смотрится едва ли не персонажем второго плана. Подруги горячо обсуждают свои любовные победы, а Машенька слушает, затаив дыхание, восторженно глядя на счастливиц, - у нее по вечерам не свидания, а занятия на медицинских курсах.
Выполняя как раз обязанности курсантки во время учебной тревоги, она и познакомится с таксистом Алешей. Потом он пригласит Машеньку в свой автомобиль. Поездка в такси для нее - непозволительная роскошь, и поначалу девушка, с тревогой поглядывая на счетчик, лишь пересчитывает мелочь в кошельке. А красавец шофер, не упуская возможность порисоваться перед доверчивой простушкой, рассказывает ей о своей учебе в институте, о том, что прочитал всего Маркса, включая "Капитал", что станет инженером межпланетных кораблей, которые полетят к далеким звездам.
Звезды.. Машенька, запрокинув голову, смотрит в ночное небо. Режиссер впервые дает ее лицо крупным планом. Высокий лоб, таинственное сияние прекрасных темных глаз, тихая, задумчивая улыбка. И обычный трёп, автоматически затеянный всегда удачливым ухажером, вдруг наполнился смыслом, красотой и тайной - благодаря этим глазам, этой улыбке.
Так с первого эпизода знакомства авторы расставляют акценты в дуэте Машеньки и Алексея. Он - во всей победительности яркой, немного надменной красоты Михаила Кузнецова будет поначалу блистать, капризничать, пустословить. Она, оставаясь в его тени, направлять, высветлять, незаметно строить его душу одним своим присутствием, своей любовью.
Машеньку сыграла Валентина Караваева, дo того появившаяся на экране лишь раз - во второплановой роли в фильме Бориса Барнета "Ночь в сентябре". Интересно, что авторы "Машеньки" - и сценарист, и режиссер - не сразу разглядели свою будущую героиню. Евгений Габрилович: "Она сидела в уголке как-то сжато, неловко, бесцветно... Я ужаснулся ее невидности, некрасивости..." Юлий Райзман: "...Глядя на нее, я задавал себе вопрос: может ли эта девушка с неброской внешностью, скромная и стеснительная, обратить на себя внимание зрителей кино?"
Реальные впечатления от самой актрисы отзовутся в экранной судьбе ее героини. За неброскостью, скромностью своей подруги Алеша сначала не сумеет разглядеть ни пленительного обаяния женственности, ни душевных ее сокровищ. Неузнанной она останется для него почти до самого финала картины.
..Алеша не явился на свидание, и Машенька, со свойственным ей простодушием, не допускает и мысли, что он попросту пренебрег назначенной встречей. Она отправляется в таксопарк. Узнает,что он заболел и спешит в общежитие. Огромное, неуютное помещение сплошь заставлено железными койками и казенными тумбочками, между которыми смущенно пробирается Машенька, стараясь не замечать двусмысленных ухмылок бывалой шоферни. Она склоняется над больным, и самое ее движение к нему, кроткая улыбка, ласково-тревожный голос вдруг возносят ситуацию, которая кому-то могла показаться щекотливой.
Затем мы вновь увидим Машеньку - идущей по шоферскому общежитию, но атмосфера здесь уже иная. Отношение к девушке явно изменилось. Времени, надо полагать, прошло немного, может быть, несколько дней. Но изменились лица людей: они мгновенно светлеют при виде девушки, едва успевающей отвечать на бесчисленные: "Здравствуй, Машенька! Ну как Алеша?"
Все уверены, что она - Алешина невеста. Но только - не сам Алеша, Он практично строит планы о совместной подготовке в вуз, где ей отводится скромная роль репетитора. Машенька слушает, улыбаясь грустно и ласково, как матери улыбаются детям. Мизансцена выстроена так, что Алексей, полулежа в постели и вслух мечтая о будущих занятиях, смотрит вперед, не видя обращенного на него сбоку ее взгляда - задумчивого, усталого, наполненного бесконечным терпением и любовью.
Случайно от общих знакомых Алеша узнает, что, выхаживая его, Машенька продала свои единственную нарядную кофточку и туфли.
Он врывается в крохотную комнату, где ютится девушка, распахивает скрипучую дверь пустого шифоньера, грубовато журит Машеньку за непомерные траты. Своим многословным возмущением он тщится скрыть растерянность перед ее непостижимо молчаливым, совершенно бескорыстным милосердием. Лишилась последнего и ничего не сказала! Не попыталась сделать его обязанным и тем самым привязать к себе!
А Машенька смеется от счастья: Алеша впервые проявил заботу о ней, путь даже в такой неловкой форме. Она хохочет, по-девчоночьи наклоняя голову к коленям. И радуется не подаренным туфлям, а тому, что Алеша, преодолев свой бессознательный, самодовольный эгоизм, вдруг захотел что-то сделать для нее.
Валентина Караваева играет в "Машеньке" то, что, по существу, сыграть очень трудно: самоотверженность и терпение человека, жаждущего счастья всеми силами души и смиренно преодолевающего эту жажду, потому что "любовь не ищет своего". Актриса органична и в сценах, где ее героиня детски наивна, и там, где она по-женски мудра. Разумеется, такая органика не может быть обеспечена только техникой актерского мастерства, тут требуются и качества самой личности. Она словно бы и не перевоплощается, а сливается со своей героиней. Попав после этого фильма в автомобильную катастрофу и повредив лицо, Караваева больше не снималась в кино и волею горькой актерской судьбы осталась для зрителей только Машенькой, подарив ей навеки свой утонченный, странной красоты облик. "Сосуд она, в котором пустота или огонь, мерцающий в сосуде?" - поэтическая дилемма решается в сюжете "Машеньки", где драматизм ситуации - в душевной слепоте Алеши, не видящего горения духовного огня.
Алеша не плох, тем более не порочен - он инфантилен. Райзман, всегда точный в выборе актеров, верно угадал Михаила Кузнецова, странно соединившего в своем Алексее самонадеянность взрослого, сохранившего сознание подростка, и его же незащищенность. Двуединство противоположных качеств актер укрупнит потом в образе Федора Басманова, которого сыграет в алма-атинской эвакуации в "Иване Грозном" Сергея Эйзенштейна.
Порывистый, нетерпеливый Алеша в фильме Райзмана легко поддается чужому влиянию. Его инстинктивно влечет к Машеньке с ее беспримесно-чистым, нравственным мироощущением. Но в попытке сделать самостоятельный, отдельный от ее влияния шаг он мгновенно теряет этические ориентиры.
Вот Алеша уже почти договорился о "левых" рейсах и обсуждает их в ресторане с двумя сомнительного вида дружками. Сюда, преодолевая робость, придет Машенька, чтобы ласково, тихо, настойчиво отговорить Алешу от опрометчивого шага. Трудно предположить, каким бы стал выбор Алексея в этой ситуации, если бы его собутыльники не позволили себе скабрезных шуток в адрес девушки. Естественно, он заступился за Машеньку. И этот мужественный жест по отношению к подруге заставит его словно бы заново оценить ее. Алешины глаза открываются в почти детском изумлении, он в полушаге от чрезвычайно важного для себя открытия. Он спешит выразить свои смутные чувства как умеет. Укрывшись с Машенькой в подъезде, Алексей пытается ее поцеловать и слышит "Не надо, Алеша! Без любви это пошло".
Любопытно, что иные из критиков уже 90-х годов усмотрели в фильме "Машенька" сугубое порождение советской идеологии, а в самой героине - пресловутую психологию "товарищества", чтобы предать анафеме то и другое. Характерный пример огульного всеотрицания - одного из навязчивых компонентов постсоветского радикализма в оценке искусства прошлого. Драма Машеньки в фильме Райзмана, разумеется, в другом. Ей приходится преодолевать многообразные проявления грубости и пошлости жизни, чтобы сохранить себя, свою любовь, чтобы отвоевать у этой пошлости Алешу.
В ней постепенно накапливается усталость. Караваева очень точно и тонко играет эту усталость: она в полуприкрытых веками глазах, в горестной улыбке, но более всего - в новых, приглушенных интонациях неповторимого, дивного голоса актрисы..
Все-таки придет час, когда Машенька, подавленная бесплодностью борьбы, отступит.
Райзман - приверженец внешне непритязательного, камерного бытописания - начинает кульминационную сцену фильма в спокойных, бытовых интонациях. В общежитии готовится вечеринка: выносят кровати, расставляют столы. Больше всех хлопочет счастливая Машенька: празднуется Алешино поступление в институт. Зашумело застолье с шутливыми тостами, смехом, разговорами и стуком приборов. И враз стихло, когда в раскрытых дверях картинно застыла еще одна, запоздавшая гостья.
Режиссер показал появление разлучницы в почти гротескных тонах. Тощая, длинная телеграфистка - Машенькина коллега - в замысловато завитых домашними щипцами светлых локонах, в самодельном до полу "вечернем" платье из сверкающей материи, с томным взглядом и жеманными позами - этакая провинциальная "вамп".
В ней режиссер делает особо наглядной претенциозность и мелкость того, что тогда называли "мещанством", подразумевая под этим словом ограниченность и самодовольство незначительных, ничтожных людей, неспособных к духовным порывам.
Любопытно, однако, что если во множестве других картин того времени "мещанам" противопоставлялись герои, готовые зажечься коммунистической идеологией и самозабвенно служить масштабным, государственным задачам, то в "Машеньке" бескрылому и амбициозному "мещанству" противостоит героиня, воплотившая природную интеллигентность, деликатность, нравственное целомудрие и чувство собственного достоинства, проявляемые в обычной, частной жизни. В этом главный конфликт фильма, что резко выделяло произведение Райзмана в общем кинопотоке 30 - 40-х годов.
..За столом запоздавшая гостья начинает флиртовать с Алешей, а он оказывается неспособным устоять против ее грубо-зазывного кокетства. Парочка удаляется в коридор, чтобы поспешно предаться объятиям и поцелуям, к несчастью замеченным Машенькой.
Она убегает из общежития и, как кажется, - из Алешиной жизни.
В первоначальном варианте сценария Машенька и Алеша все же мирились - на скамейке в парке. В таком финале была некая натяжка. Но пока продолжалась работа над сценарием, началась война с Финляндией. Под влиянием новых событий авторы переделали финал. Он приобрел особую правдивость и достиг той степени психологизма и достоверности в изображении душевного состояния человека на войне, к какой другие кинематографисты смогли приблизиться только в конце 50-х годов.
Машенька и Алеша встретятся на войне дважды. Вновь Райзман не дает пробиться в камерной истории ни одной плакатно-патетической краске. Герои неожиданно сталкиваются в суете прифронтовой столовой, держа в руках тарелки с супом. Садятся за стол как есть, в полушубках, - в помещении очень холодно, да и надо торопиться. Война предстает на экране как тяжелая, изматывающая работа. Печать смертельной усталости в облике героев - в небритом, потемневшем лице только что вышедшего из боя танкиста Алеши, в заторможенных движениях мединструктора Машеньки. В том, что она слишком хочет спать и не в силах по-настоящему ощутить радость от встречи.
Но вместе с тем та же сцена свидетельствует и о другом: о том, как резко меняет людей война. Каким счастливым среди огня и смертей кажется им довоенное прошлое, сколь незначительными конфликты, некогда их разведшие. Какой огромной, абсолютной ценностью осознают оба свою любовь. Да и Алеша, оставленный своей тихой подругой Машенькой, понял, как много она для него значила и каким пустым прозябанием сделалась без нее его жизнь. Мучительно подбирая слова, он пытается объяснить это, но Машенька спешит, и ему мало что удается.
Оставшись опять один, он пишет ей письмо, полное раскаяния и надежды. Письмо долго не находит адресата, его передают из рук в руки, раненые в госпитале читают его вслух, вкладывая собственные чувства в слова любви к безвестной Машеньке, чье нежное имя становится как бы общим для всех оставленных в тылу любимых девушек
Чем-то сходным с этим письмом стала и сама картина, в финале которой герои встречаются снова - опять на ходу, в спешке. Но теперь Машенька в ответ на Алешино признание не сразу, а чуть помедлив, все же прижмется к любимому лицом, губами. Картину - она вышла на экраны в апреле 1942 года - смотрели по всей стране и на фронте, где, кстати, впервые и случайно увидел ее корреспондент военной газеты Евгений Габрилович. Он вспоминал позже, как после окончания сеанса бойцы сидели молча, потом встали и так же молча пошли к выходу. Вдруг кто-то с улицы громко спросил у знакомого, какое было кино. Тот, помедлив, ответил: "Про жизнь".

Валерия Горелова
По материалам сайта www.russkoekino.ru



Hosted by uCoz